Олег Скрипник, Анастасия Ефремова
fadathram@gmail.com
ananasik12@yandex.ru
Тимур и его подлодка
Санька приложил палец к считывателю и подержал положенные три секунды. Раздался щелчок, и дверь с тихим жужжанием уехала вправо. В подъезде автоматически зажёгся свет, но ещё до этого Санька почувствовал умопомрачительный запах корицы и печёных яблок. Не было нужды гадать, кто это сегодня гурманствует: бабушка всегда отмечала профессиональный праздник одинаково.
«Словно и впрямь классическая бабушка, с пирогами», – усмехнулся Санька, бросая взгляд на электронное табло на стене. +11°, переменная облачность, 3м/с, 16:00, 12.04. 2045.
Ирина Степановна, майор космических сил в отставке, совсем не походила на добрую старушку из сказок. В свои 67 она выглядела едва ли на 50, бегала по утрам и носила подчёркивающие отличную фигуру платья. Одного не отнять: готовила просто божественно. А уж если сыночек Витенька обещал приехать – как тут не расстараться.
Впрочем, ради Виктора Петровича Санька и сам готов был и картошку чистить, и салаты резать, и вообще в огонь и в воду. Дядя, казалось, знал всё и умел всё. Мог три часа рассказывать о древних египтянах, антарктических экспедициях или птицах какаду. Мог отжиматься на одной руке. Мог успокоить ревущую шестилетнюю Машку. Но не это главное. Санька был обязан ему жизнью: лет семь назад, сорвавшись с дерева и разбив голову, он остался бы бесполезным овощем, не достань дядя Витя дорогой немецкий препарат, аналогов которого ещё не было в Советском Союзе. Хорошо, когда твой дядя директор фармацевтического завода и один из лидеров движения «тимуровцев»...
… Когда десять лет назад американский врач Тимур Смит, один из разработчиков вакцины от рака, садился в тюрьму за разглашение коммерческой тайны, он не подозревал, что станет иконой не хуже Че Гевары. Под девизом «медицина для всех» медики-энтузиасты капиталистических стран стали тайно передавать на восток разработки, а порой и сами уезжать туда, где медицина не была коммерческой. Да, она отставала лет на 10, но зато любая посудомойка могла рассчитывать, что за экстренно наложенный гипс ей не придётся продавать почку, чтобы расплатиться. Соратники Виктора Петровича наладили канал связи, принимали сообщения и посылки, а порой и помогали этим смелым людям бежать от преследований.
А пять лет назад на высшем уровне было принято решение о создании Советской Тимуровской организации, СТО. Официально было заявлено, что никакой связи с Тимуром Смитом название не имеет, что СТО основано в честь столетия первой тимуровской команды. Да и в чём-то они были схожи: молодые ребята безвозмездно помогали старикам, больным и одиноким матерям. Однако основная цель была иной: выход на международный уровень. Студенты медвузов отправлялись волонтёрами в западные больницы и дома престарелых, а с собой везли лекарства. Простые и дешёвые советские анальгетики, антибиотики, антигистамины, бинты, мази, капли… Всё это должно было популяризировать социалистический строй, породившего бескорыстного советского человека и бесплатную медицину.
Вскоре западные политики с досады скрипели зубами, что согласились на это: волонтёры стали настолько популярны, что группа NewHippies даже выпустила всенародно любимый хит Russian Timurite. А сделать ничего было нельзя: повода отказывать в визе не было, а больницам оказалось выгодно экономить на уборщиках, санитарах и сиделках.
Половина Санькиного класса записалась в тимуровцы и готовилась поступать в медицинский, чтоб поехать за границу. Включая лучшего друга Володьку. Тот всё время подговаривал его не дурить и последовать примеру одноклассников.
– Ну чё ты, Сань, а? На благо Родине поработаем, опыта наберёмся, мир на халяву повидаем… Я вот в Испанию хочу, там тепло, – и Володька убедительно шмыгал вечнотекущим носом.
– Я поклялся посвятить жизнь подводному флоту, – отшучивался Санька, а сам чуть завидовал товарищу. Хорошо бы, конечно, поехать куда-нибудь в солнечную Испанию, но у него есть миссия поважнее. Сверхсекретная миссия, даже лучшему другу рассказать нельзя. Дело в том, что одним из каналов связи с западными тимуровцами были они с отцом. Капиталистическая полиция сбилась с ног, ища преступных идеалистов, а сбиваться надо было… с ласт. Вот уже пять лет никем не замеченная маленькая подлодка плавала туда-сюда по дну Финского залива, а потом по новостям говорили о новых открытиях в советской медицине…
***
– Новое открытие совершено советскими учёными, – вещала с интерактивной стены ведушая новостей. – Вечная молодость постепенно перестаёт быть мифом. Благодаря профессионализму и энтузиазму московского центра геронтологии последний оставшийся в живых ветеран Великой Отечественной не только доживёт до столетия Победы, но и пройдёт в составе парада по Красной Площади.
Потрясающая новость, но Санька прогнозировал её ещё полгода назад, когда они с контейнером замороженного препарата и картой памяти благополучно и незаметно пересекли финско-советскую границу. Разве что можно порадоваться, что Иван Кузьмич пережил-таки эти полгода. Старичок-бодрячок, такой небось ещё лет сорок проживёт. Жаль, лично не знакомы, пожать бы руку… за стол бы пригласить, а то пироги доедать некому.
Все наелись до отвала, но на огромном блюде оставалось ещё не меньше десятка пирожков, слепленных в форме ракеты. Детским почерком на одной из них шоколадной пастой было выведено «ВАСТОК-1». Юная мисс грамотность уже давно вылезла из-за стола и с ультразвуковым визжанием носилась по коридору вместе с Альфом, французским бульдогом Виктора Петровича. Бабушка с мамой носили со стола тарелки, отец с дядей обсуждали курс рубля к юаню. Уж на что Санька любил их послушать, а тут заскучал.
На балкон выйти, что ли? Там хранилась воплощённая мечта любого мальчишки – радиоуправляемый самолётик с гордым именем «Молния». Он собирал его сам лет с 14, и вот сейчас, почти закончив школу, закончил и его. «Молния» могла запросто отлетать метров за 300 от пульта управления, а может, и дальше – Санька просто проверять пока боялся, ещё потеряется. Нет, пока была другая цель – научиться выполнять в воздухе сложные фигуры, а потом поехать на соревнования по авиамодельному троеборью в Москву.
Победитель получал преимущества при поступлении на любую техническую специальность, и специальность «инженер-подводник» была в их числе. Да, при всей любви к самолётам всё-таки твёрдо решил, что субмарины лучше. Это и память о деде, капитане подводной лодки, и профессия его отца, капитана подлодки туристической, и его собственный опыт, наконец: сколько они с отцом вместе плавали. И туристов возили, и кое-что поинтереснее.
Уже темнело, хотя в окнах дома напротив ещё отражались солнечные лучи. Не беда, можно включить бортовые огни, из виду не потеряется. Поехали! «Молния» проехала по деревянному столику сантиметров двадцать и стремительно рванулась к оконной решётке. Повернулась на 90°, прошла сквозь прутья и стала проворачиваться дальше, ещё на 270°. Ещё раз! Без умения делать «бочку» на соревнование можно не соваться. Теперь вираж! Чуть не зацепился за куст, не годится. Ещё раз. А теперь трижды облететь дерево по спирали. Слишком низко, зацепил траву, испугал устроившуюся в траве парочку котов. Вверх, к матовому плафону фонарного столба, уже начинающего блёкло светиться, чтобы ночью разгореться в полную мощь. Вниз, к крыше соседского электробуса. Упс, чуть не снёс антенну. Ладно, чуть не считается. Вверх. Выше. Всё выше, и выше, и выше, стремим мы полёт наших птиц. А птицы стремятся к нам. Что ты хочешь, ворона, в этот сумеречный час?
Ворона, похоже, хотела прикинуться «Мессершмиттом», таранящим русский истребитель. Ну уж нет. «Молния» заложила крутой вираж и резко нырнула вниз. Птица издала возмущённый вопль и ринулась следом. Надо было предусмотреть бортовое оружие. И ракетные ускорители, а то ведь дого… да что ты творишь, тварь крылатая?! Саньке показалось, что это его клюнула гигантская птица размером с него самого. Держись, самолётик, держись, родненький, сейчас я заберу тебя домой.
Самолётик вроде держался, но слушаться стал заметно хуже. С большим трудом развернув его, Санька погнал своё детище назад, к родимому балкону. Ох, как же он через решётки-то теперь пройдёт? «Соседний балкон!» – вдруг осенило его. Там нет решёток, квартира несколько лет стоит пустая после смерти хозяина. Запасные ключи от неё как раз хранятся у отца, можно будет сходить забрать... Ну давай, дотяни, ещё немного! «Молния» тяжело брякнулась на плитки, и от этого звука хотелось схватиться за сердце. Ворона приблизилась к балкону и замерла в нерешительности, как-то растерянно каркнув.
Санька высунул сквозь решётку полотенце и замахал им что есть силы. «Да ну тебя, человек, даже поиграть с тобой нельзя!» – если бы существовали переводчики с вороньего, именно так они перевели бы последний устало-возмущённый «кар», с которым ворона развернулась и полетела прочь. Санька перевёл дыхание и кинулся в гостиную.
– Отец где? – выпалил он.
– Курить с Витей пошёл, – произнесла бабушка таким голосом, что было сразу понятно: вся советская космонавтика выражает своё пламенное неодобрение. – Ты-то чего такой встрёпанный?
Не отвечая, Санька кинулся к входной двери и мигом взбежал на третий этаж, где на широком балконе собирались все курильщики подъезда. Через стекло было видно, что братья там были одни и, судя по жестикуляции, препирались. Это было странно, непривычно и как-то дико. Всегда спокойный уравновешенный отец, всегда весёлый и улыбчивый дядя…
От стука в стекло оба замолчали на полуслове и синхронно повернулись.
– Ты давно тут стоишь? – настороженно спросил отец, распахивая дверь.
– Да я вообще-то только что подошёл. У вас… всё в порядке?
– Да всё нормально, – рассмеялся Виктор Петрович. – Вспомнили вот компьютерные игры нашего детства и увлеклись немного. Выясняли, кто круче. Я всегда играл за гномов, а папка твой – за эльфов. Он и сам на эльфа похож был. Волосы длинные, кожаный ремешок на лбу…
– Лучше ремешок на лбу, чем крошки в бороде, – отшутился бывший эльф. – Так чего ты хотел, сын?
– Дай ключи от селивановской квартиры. У меня самолётик на их балкон залетел. Получил увечье в боях с вражескими врановыми. Буду госпитализировать.
– Сейчас отцеплю.
– Нужны будут лекарства – обращайся, – подмигнул Виктор Петрович. И, многозначительно глядя на возящегося с ключами брата, добавил: – Отличный парень у тебя получился-то, Серёг.
Последняя фраза прозвучала как продолжение какого-то разговора, но Санька предпочёл не задумываться. Нужно было «лечить» самолётик.
***
Три метра. Волна вальяжно перекатилась через рубку, уверенно-хозяйским жестом утягивая её к себе, под воду.
Пять метров.
Электродвигатели вдруг взвыли, заглушив даже подозрительно учащенный стук в ушах. Субмарина конвульсивно вздрогнула, качнулась, и нехотя двинулась вперёд.
—Алкоголик вечером и то ровнее идет, меньше шатается, — проговорил Иннокентий Альбертович, нервно поправляя очки на остром носу. Худощавый, похожий на гибрид фонарного столба и кузнечика, на подводной лодке он смотрелся дико и неуместно. Хотелось попросить скрюченного в три погибели учёного не распрямлять спину — казалось, что если тот резко вскинется, то темечком пробьет корпус лодки насквозь.
Иннокентий Альбертович Кузнецов плыл в Эстонию со сверхсекретным поручением. Каким, сказано не было. Как положено, Санька не задавал никаких вопросов, да и несчастному пассажиру было не до того – похоже, его одолевала одновременно и морская болезнь, и клаустрофобия. Он сидел, вцепившись в подлокотник крайнего кресла напротив иллюминатора, и время от времени вытирал пот с бледного лба. Поручение, видимо, было действительно очень серьёзным, раз руководство сочло необходимым подвергать человека болтанке в «пьяной» лодке.
Впрочем, в отличие от пьяницы, лодка оставляла ровные следы — винты исправно рассекали воду, и дорожка из пузырьков была отлично видна через иллюминатор.
– Нас точно не заметят? – простонал учёный.
– Не переживайте, на глубине 15 метров ни один орёл сверху нас не разглядит, – бодро ответил Саня. – И на глубине не будет так болтать. Потерпите немного.
– Главное, чтобы локаторы не разглядели.
– Это вряд ли. Мы же практически без электроники ходим, ну, без той, что засечь можно, а эстонские локаторы в основном её и «чуют». Да и до зоны их действия пока далеко. Ну а наши пусть замечают на здоровье, все и так знают, чем наша лодка занимается.
– Да, конечно… Вы позволите мне прилечь на креслах?
– Да ложитесь, конечно. Могу вам свою куртку под голову дать.
– Не стоит, благодарю вас, у меня есть мои вещи, – пассажир снял ботинки, бережно поставил их под кресла – носочек к носочку – неуклюже подтянул ноги к животу, развернулся, вытянул их и опустил голову на подложенный портфель. Всё это он проделывал резко и словно механически, и Саньке показалось, что он смотрит фильм конца позапрошлого века.
«Интересно, кота бы он тоже так резко гладил? – вдруг подумалось Саньке. – И даст ли хоть один кот прикоснуться к себе такому деревянному человеку? Я бы убежал».
Впрочем, через секунду ему стало стыдно за свои мысли. Человек тут ради Родины и общечеловеческого блага страдает, а он над ним смеётся. «Нехорошо, товарищ. Неправильно».
Пока они говорили, Санька заваривал отцу чай. Тот любил крепкий, горький-горький чай, и пил его прямо с заваркой. Себе заваривать не стал: по традиции, по дороге туда спал он, а по дороге обратно – отец.
– А гостю чего не завариваешь? – спросил подошедший отец.
– Боюсь, ему не до чая.
Хмыкнув, Сергей подошёл к пассажиру. Тот испуганно вскочил.
– Что случилось?! Почему вы не ведёте лодку?
– Да лодка сама себя ведёт, – рассмеялся капитан. – Курс запрограммирован. Глубины и фарватеры-то все давно известны. Поглядывать надо, конечно, но каждую минуту быть на центральном посту не обязательно. Как вы себя чувствуете? В аптечке есть средства от тошноты.
– У меня на них аллергия, – страдальчески протянул Иннокентий Альбертович. – Если позволите, я погружусь в музыку. Она мне поможет.
Выудив из кармана силиконовые затычки, принимающие форму ушей, он вставил их и провёл пальцем по часам. Стрелки тут же исчезли, показалось меню. Учёный выбрал значок музыкального проигрывателя и закрыл глаза.
***
– Сменить вахту! – разнеслось над водой.
Спокойно кружащие прямо над танкером чайки зашумели и разлетелись, укутав корабль в метель белых крыльев. Владимир Петрович, капитан "Красной Балтики", был здоровский мореход, но его привычка почти прорыкивать команды по громкой связи пугала вместе с птицами ещё и добрую половину непривыкших матросов. Сдав пост, смешно-неуклюжий Вася Иванов, объект добрых шуток всей команды, поковылял к камбузу. Нагруженное нефтью судно шло с максимальной осадкой, и моторы работали на полную мощность. Проходя по палубе, он на секунду приостановился: внимание привлёк странный металлический скрежет, будто бы из-под ватерлинии…
Только-только задремавшего на подвесной койке Саньку разбудил оглушительный металлический лязг. Он шёл откуда-то сверху, с потолка. Как будто бы по нему скребли сразу сто лопат для уборки снега. Мигом вскочив, он ощутил, как сверху за шиворот капнуло что-то мокрое и холодное. И ещё раз.
– Те-е-ечь! – истошно заорал он.
– Спокойно! Где течь? – это примчался из машинного отдела Сергей. Залитый тусклым красным светом аварийного освещения, он выглядел немного демонично. Зашарив руками по корпусу, он сначала побледнел, потом посерел, и вдруг рассмеялся. От удара перевернулась и разбилась канистра с чистой водой. Её струйки и принял Санька в первую, самую страшную секунду, за течь. Поняв свою оплошность, он тоже нервно хохотнул и перевёл дух. Кажется, за эти секунды он успел мысленно раза четыре наградить себя орденом Советского Знамени. Посмертно, разумеется.
Как выяснилось, Сергей слишком поздно заметил осевший и сбившийся с привычного судоходного курса корабль, так что пространства для маневра в мелком и коварном заливе почти не оставалось. Лодка прошла мимо, вскользь задев его борт своим. Гигантская металлическая глыба невозмутимо продефилировала дальше, а им предстояло разбираться с последствиями.
– Все целы? – прокашлявшись, наигранно-спокойно отчеканил Сергей.
– Так точно, капитан!
– М-м, – неопределённо протянул Иннокентий Альбертович, нашаривая на полу свои очки и водружая их обратно на нос.
Теперь настало время узнать более серьезную вещь: цело ли всё? Каждый раз, осматривая модуль, Сергей закусывал губу. Любая неполадка могла навеки приковать лодку ко дну, любая маленькая пробоина – стать смертельной. «Двигатель – цел!» «Генераторы – в порядке!» «Перископ – удивительно, но не разбился». «Рули – ...» Рули. Рули.
На центральный пост Сергей возвращение оттягивал как мог. Он понимал, что чем быстрее вопрос о поломке будет вынесен на обсуждение, тем больше у всех них шансов выбраться. Но выйти к доверившимся тебе пассажирам, и обрисовать им ситуацию... Перед возвращением Сергей вновь проверил остальные отсеки. Походил взад-вперед мимо двигателей. Пожевал рукав. Ладно, это все равно надо когда-то сделать. Так, зайти. Не паниковать. Стараться быть спокойным. Десять шагов. Восемь. Шесть.
– Вышли из строя рули. Лодка неуправляема. Всплыть сможем, если продуем балласт.
***
– Разрешите обратиться! – Вася Иванов мялся на пороге капитанской рубки.
– Что стряслось? – поднял мохнатые брови Владимир Петрович. – Обед прокис?
– Н-никак нет. Там… Мне показалось… ну…
– Не мямлить.
– Там подлодка, товарищ капитан. Или не подлодка.
– Так подлодка или не подлодка?
– Мне показалось, что подлодка. Прошла прямиком под нами, задела дно. Ну или не знаю, каку другую железяку мы тут могли покарябать. Глубина-то того… сколько она там… Не знаю, наша али не наша. И куда шла.
– В наших водах, – нахмурился капитан. – Почти в наших. Ладно. Хвалю за наблюдательность. Другим не сообщай. Свободен.
Лопоухий Вася ушёл, а капитану вспомнились тревожные сообщения о шпионских субмаринах на границе территориальных вод. Лопоухому могло и почудиться, конечно, а отрапортовать всё-таки нужно.
***
– Тогда всплывать надо как можно быстрее, – первым прекратил немую сцену Саньку. – И выпускать сигналку. Может, с того же корабля и заметят.
– Так-то оно так, но… – Санька впервые видел отца мнущимся и каким-то… виноватым? – Иннокентий Альбертович, полагаю, об устройстве терморегулирующего гидрокостюма вы не имеете представления?
Тот испуганно замотал головой.
– Пока единственный выход, что я вижу – это выдать вам капсулу с сигнальной ракетой и отправить в сторону Эстонии. Мы только что покинули наши территориальные воды, но вам стоит проплыть ещё пару километров. Там вы всплывёте и подадите сигнал. Через час после вашего отбытия всплываем и подаём сигнал мы.
– Но зачем?! – воскликнул Санька. – Зачем подвергать такому риску неопытного? И ведь его же эстонцы заметят… постой. Ты хочешь, чтоб его заметили они, а не наши?!
– Именно так, – пряча глаза, нехотя сказал Сергей.
– Что?! Что вообще происходит, па?
– Я потом объясню, обещаю. Иннокентий Альбертович, пойдёмте, я помогу вам надеть костюм. Не бойтесь, у них сейчас делают такие экзоскелеты, что и младенец выплывет. И баллон со сжатым воздухом выдам.
– Нет. Нет-нет-нет-нет, исключено! – пассажир испуганно замахал руками. – Я не могу, я не доплыву. И я не могу оставить свои вещи!
– Да какие вещи! Поймите вы…
– Очень, очень ценные вещи! Сверхценные вещи! – Иннокентий Альбертович прижал свой портфельчик к груди.
– Хорошо, тогда мы всплываем. Вместе с вами и вашими вещами. Под вашу ответственность.
– Нет! – пассажир затравлено озирался, словно надеясь найти спасение. – Дайте знать Виктору Петровичу, он что-нибудь придумает.
– Да нихрена он не придумает! – взорвался Сергей. – И как я ему дам знать, телепатически, что ли? У нас даже радиостанции нет! Есть только сигнальные ракеты. И всё! – он махнул рукой и вышел из отсека. Санька пошёл за ним.
– Объясни, что происходит! – потребовал он.
– Видишь ли, этот человек… как бы тебе сказать… – Сергей остановился и взглянул на оставшегося за спиной Иннокентия Альбертовича.
– …не хочет попадаться в руки закона? Или иностранный шпион? Кого мы вывозим, па? – непонимающе твердил Санька. – Что он совершил, что происходит?
– Саань… — протянул отец с такой тоской в голосе, что парень неожиданно понял — происходит что-то совсем не то. До сих пор ему в глубине души ему всё равно казалось, что отец отшутится, или, наоборот – даст легкую взбучку и объяснит, что не надо искать врагов народа и буржуев уже и на домашнем фронте. Не может ведь быть это всё и вправду, он ведь это несерьезно брякнул… про шпионов?
– Он испытывал лекарства – бесцветно сказал Сергей. – Запрещённым способом, – добавил он, заметив непонимание в Санькиных глазах. – Ну, брал самых малообеспеченных, предлагал им немного денег, если согласятся стать его подопытными… кроликами. Многие соглашались, он им всем клялся, что это безопасно. И недавно один испытуемый умер. Пока что оформили подписку о невыезде, но вообще дело едва ли не подрасстрельное. А профессору нашему, – Сергей мотнул головой за плечо, – давно в Германии должность предлагали, вот он и решил удрать на запад.
Воцарилась тишина. Лишь долетали отголоски музыки, которую Иннокентий Альбертович включил уже на полную громкость. Учёный облокотился на стену у дальнего иллюминатора, сцепив пальцы за спиной и всем свои видом показывая, что он тут вообще ни при чём.
– И-и-и… к-какого чёрта мы ему помогаем? – наконец, тихо спросил Санька. Сергей вновь обернулся на учёного, то ли умоляя, то ли с ненавистью. Тот поймал взгляд, пожал плечами, и демонстративно принялся листать меню на часах. Музыка, впрочем, стихла.
– Витька за него просил, – тоже негромко ответил отец, – это сотрудник его лаборатории. Сказал: «Я тебе спас человека – ты мне спаси человека».
– Дядь Витя? Подожди, какого ещё человека?
– Тебя.
– Меня?! Ну, я знаю, он достал лекарство, когда… но ведь он помогал нам законным способом, а не фашиствовал!
– Ну, не совсем законным, скажем так. Он написал в бумагах, что добытый западными тимуровцами образец испортился. И вместо того, чтобы отдать его в разработку, он весь его истратил на тебя. Ты, как видишь, жив и цел, а наша медицина… ну, может, совершила нужный прорыв на полгода позже.
Санька стоял, ошарашенный и подавленный. Пару лет назад на литературе они разбирали рассказ о враче, который пересадил почку своей жене, минуя очередь, а человек, чья очередь как раз подошла, умер без пересадки. Врач однозначно осуждался автором, да и кому бы пришло в голову его оправдывать? «Такие люди, – однозначные враги социалистического строя, – написал он тогда в сочинении. – Личное не должно доминировать над общественным. Иногда личное превращается в непростительную слабость». А тут, выходит, он сам – невольный враг социализма? А его отец, а дядя? Но он же… он же всё равно их любит. И очень, очень хочется жить…
– И что мы будем делать? – спросил он потухшим голосом.
– Сейчас я постараюсь убедить этого кузнечика влезть в гидрокостюм. Не получится – будем всплывать все вместе. И получать по шапке все вместе.
«Кузнечик» упорно отказывался от обоих вариантов, мотал головой и только судорожно прижимал к себе портфель.
– Вы что, не умеете плавать?
– У-умею.
– Так в чём дело?
– Я не поплыву без вещей.
– Да не украдём мы ваш чёртов портфель. Максимум через месяц мы попробуем его передать вам.
– Через месяц испортится. То есть… – Иннокентий Альбертович испуганно замолчал, словно сболтнув лишнего.
– Да что вы там, колбасу везёте? – хмыкнул Сергей. – В Эстонии отличнейшая колбаса, уверяю вас. Та, что я пробовал, мне нравится больше нашей.
– Колбасу, – как-то потерянно пробормотал Кузнечик.
– Колбасой не пахнет, – заметил Саня.
– Она в тряпочке… В бумажке… В пакетике, в пакетике.
– Вот сейчас посмотрим, что у вас за пакетик, – он шагнул к учёному. С таким, видимо, выражением лица, что тот испуганно втянул голову в плечи. Да и действительно хотелось двинуть этому мерзкому очкарику, словно он один был виноват в том, что… что ему так врали. Учили, значит, быть порядочным и честным, а сами…
– Са-а-ань, – предостерегающе протянул отец, но сын не стал ничего слушать и просто с силой вырвал портфель у учёного и отбежал на полтора метра. Ноша оказалось неожиданно тяжёлой и чуть не выпала из рук. Тут, позабыв о робости и интеллигентности, Иннокентий Альбертович вдруг кинулся к нему, обхватил за запястья и вдруг резко боднул головой в живот. От неожиданности Санька сел на пол.
– А ну прекратить! – гаркнул Сергей. Подошёл и беспрепятственно забрал чемоданчик. Открыл. И достал металлический контейнер величиной с кирпич. На контейнере был кодовый замок.
– Открывайте.
Кузнечик злобно оскалился.
– Говорите код.
– Что, пытать меня станете? Не посмеете.
– Что в контейнере? Брат ничего о нём не говорил.
– Он вам много чего не говорил.
– Я не подписывался вывозить за границу отечественные разработки.
– Это МОИ разработки, – весомо сказал учёный. – Кто сидел ночами в лаборатории, партия? Я сидел!
– Вот в тюрьме теперь и будешь сидеть, – буркнул Санька, но Кузнецов, не слушая его, вдохновенно продолжал.
– А кто с этого что-то поимеет, я? Нет, партия!
– Смотря в чём заключаются ваши гениальные разработки, – проговорил Сергей. – Я понимаю вас. Да-да, понимаю, – Санька изумлённо вытаращился, но отец сделал ему знак молчать. – Мы все люди зависимые, все приносим личное в жертву общественному. Мне тоже, знаете ли, бывает обидно, когда говорят о достижениях нашей науки, а достижения эти приплыли на мне. Так и хочется иногда объявить: эй, люди, это ж я тот герой, который двигал советскую науку… по дну Финского залива.
– Так мы оба жертвы одной системы, – задумчиво проговорил Иннокентий Альбертович. – Я бы взял вас собой в Европу, но теперь нас обоих взяла к себе морская пучина. Дайте ваш скафандр сыну, Сергей Петрович, пусть спасается. Мальчик невинен.
– Мы все можем спастись. Всплываем.
– Ну нет! – взвизгнул Иннокентий Альбертович, одним прыжком подскочил к Сергею и попытался вырвать контейнер. – Нет! Вы, может, условным сроком отделаетесь, а мне – вышка? Нет уж, помирать так вместе.
– Александр, всплываем, – приказал Сергей. Сил у тщедушного Кузнечика неожиданно оказалось хоть и недостаточно для того, чтобы вырвать контейнер, но достаточно для того, чтобы мёртвой хваткой вцепиться в него и не отпускать.
Санька метнулся к пульту управления и крутанул вентиль. Раздалось шипение, и лодка пошла наверх, кряхтя и постанывая в унисон с учёным, который всё не оставлял надежды вырвать контейнер. Вдруг руки его скользнули к кодовому замку и прежде, чем Сергей понял замысел, контейнер открылся. Кузнецов выхватил оттуда ампулы, прочно «утопленные» в поролоне.
– Стоять! – крикнул он. – Разобью! Разобью, и все мы умирать будем куда более мучительно, чем от простого удушья. Ты! Останови всплывание!
– Продолжать всплывание! – отчеканил Сергей.
Десять метров. Сила Архимеда толкала субмарину все ближе к Солнцу. Заложило уши.
– Вы не поняли, да? Погеройствовать решили? Когда наш гробик достанут и разрежут, нам-то будет уже всё равно, а вот спасателям не очень. И тем, кто придёт за пропавшими спасателями. А когда рано или поздно загадочную напасть донесут к берегу рыбы и птицы…
– Остановить всплывание, – на посеревшем лице отца выступил пот.
Пять метров. В иллюминаторах посветлело. Лодка с обиженным кряхтением остановилась. Казалось, ей не меньше, чем Саньке, хотелось наверх, к солнцу. Ох, как же хотелось ему к солнцу. И совсем, совсем не хотелось геройски погибать, о чём бы он там втайне не мечтал дома.
– Вот и молодцы, – ласково сказал Иннокентий Альбертович. – А теперь сели рядышком и дружно ждём удушья. Сколько нам осталось, кстати?
– Пара часов. На продув балласта много ушло, – Сергей говорил буднично-спокойным голосом, как будто речь шла о том, что он будет есть завтра на завтрак. – С вашей болтовнёй и того быстрее скончаемся.
– Так это же прекрасно! А я могу ещё и спеть! Вот послушайте: «Во французской стороне, на чужой планете… Во эстонской стороне, на чужой подлодке. Предстоит подохнуть мне, выпал срок короткий…»
Он бросал песню на середине, начинал с середины другую, тут же перескакивал на третью, неизменно фальшивя и срываясь на фальцет. Репертуар варьировался от опереточных арий до тюремной лирики конца прошлого века, от легкомысленных «девчачьих» песенок про любовь до гимна ВВС. А главное, неугомонного Кузнечика было не заткнуть: он всё ещё крепко сжимал в руках ампулы. Можно было бы треснуть его по голове чем-то тяжёлым, но вдруг он успеет кинуть их наземь?
Оставалось только сидеть и покорно, смиренно, как овцы, ждать собственной смерти. Вот эта покорность была хуже всего. Всю жизнь их воспитывали как пламенных борцов, а сейчас именно бороться было нельзя. Хотелось сжать кулаки и заорать. И как это отец дышит так ровно и спокойно, уснул, что ли? Нет, не спит, сидит с открытыми глазами, поза расслаблена, ноги вытянуты. Мог бы поговорить с сыном, что ли, попросить прощения… или что там люди делают перед смертью.
«Не хочешь со мной говорить – не надо!» – зло подумал Санька, с ненавистью к себе ощущая, что начинает хлюпать носом. Дурацкая, дурацкая, до чего же дурацкая ситуация, а…
Через полчаса все почувствовали, что дышать становится труднее. Через сорок пять минут Иннокентий Альбертович начал кашлять, и ещё через пятнадцать прекратил, наконец, петь. Уж на что было плохо остальным, они оба вздохнули с облегчением. Но радость была недолгой. Голова болела всё сильнее, а грудь как будто стянул тугой обруч.
Иннокентий Альбертович начал хрипеть.
– Первым подохнешь, тварь, – злорадно подумал Санька. – Устал, Кузнечик, стрекотать? Стоп. А ведь он и правда устал, а значит… – он повернулся к отцу, чтобы поделиться с ним соображением, но тот успел раньше. Выждав момент, когда задыхающийся чуть расслабит руку, он молниеносно выхватил у него опасную вещь.
– Вот что значит… экономить силы, – с трудом улыбнулся он. – Подержи-ка… Что-то мне… ох… – он обмяк и стал заваливаться на бок. Подхватив ампулы, Санька из последних сил рванул к центральному посту…
Через минуту толщу воды взрезал острый шпиль рубки, будто храмы Атлантиды начали подниматься со дна морского.
От яркого света в глазах летал целый рой мушек. Хотелось зажмуриться. Солнце, соскучившись по Саньке, не жалело тепла, и щедро дарило его. И воздух, воздух. Как же хорошо снова дышать.
Одна из мушек не исчезала даже после хорошего потряхивания головой. Стало ясно, что это не мушка, а, скорее, стрекоза. Вертолет неожиданно повернул, и направился прямо к всплывшей лодке, очевидно, заметив искомое.
…Очнувшийся Иннокентий Альбертович почувствовал, что больше не умирает. Он со стоном подполз и иллюминатору и подслеповато уставился вдаль. Вертолёт? Кровь стучала по всему телу: в пальцах, в ушах, в ногах. «Чей?» Больше всего на свете беглый ученый хотел различить на «стрекозе» расположенные кругом жёлтые звезды – символ европейских ВВС. На миг ему показалось, что так и есть, вот, что-то такое звёздное на борту… Но через несколько минут с Иннокентием произошли заметные изменения: лицом он стал напоминать ребенка, у которого отобрали воздушный шарик. Вместо золотых звёзд на вертолете он разглядел лишь одну звезду. Красную.
… Санька блаженно вдыхал свежий воздух, и не замечал катящихся по лицу слёз. Было уже всё равно, что будет дальше, арестуют их, не арестуют. Главное, они спасены. «И мир заодно», – подумал он, сам усмехнулся собственному пафосу, и почувствовал, что спасённый мир куда-то уплывает...
***
Через неделю, впрочем, выяснилось, что никакой мир они не спасли. Блефовал Иннокентий Альбертович. В ампулах было не бактериологическое оружие, а вполне безобидное лекарство. Имеющее, впрочем, мировое значение: они боролись с вирусом иммунодефицита человека. Через полгода уже вытащили с того света первого больного в последней стадии, через год препарат активно использовался по всей стране, а через два года – и за границей, не став при этом собственностью какой-нибудь жадной фармацевтической компании.
Виновные были наказаны. Сергею Петровичу дали год условно и больше не поручали дел государственной важности. Его брата и беглого учёного приговорили к высшей мере наказания. Она подразумевала две опции: или расстрел, или добыча урана, недавно обнаруженного на Антарктиде под слоем вечной мерзлоты. Радиация убивала медленнее, и многие выбирали её, потому что когда заключённый терял работоспособность, ему позволяли умереть в больнице, с комфортом и обезболиванием. Виктор Петрович выбрал Антарктиду. Иннокентий Альбертович выбрал расстрел.
Саньку полностью оправдали – сын за отца и тем более за дядю не в ответе. Он попал на соревнования, выиграл их и поступил на специальность "инженер-подводник".
Каким-то образом история просочилась в западную прессу. Понеслись традиционные упрёки в жестокости советской судебной системы. Журналисты писали и звонили Саньке с просьбой сказать, не слишком ли жестоко наказали его любимого дядю. Он не отвечал. Он не знал.
Сообщение отредактировал Фадатрам: 13 January 2016 - 16:06
